Творцы апокрифов [= Дороги старушки Европы] - Андрей Мартьянов

Пристыженный Франческо лишь молча кивнул и уставился себе под ноги. Гай понятия не имел, что произошло между этой парочкой весной в Руане, но решил, что мистрисс Изабель порой чрезмерно жестока в словах, хотя говорит совершенно правильные вещи.

Предмет краткого спора тем временем спрыгнул со своего насеста, в несколько стремительных шагов пересек двор — постояльцы шарахались от него, как от ходячей напасти — и замер неподалеку от крыльца и четверки путников. Мистрисс Изабель сдавленно пискнула и предпочла подняться по ступенькам к спасительной двери гостиницы. Странный тип по имени Лоррейн уставился на притихшую компанию бесстрастными серыми глазами, больше напоминавшими пару тусклых галечных камешков, и какое-то время молча изучал их, так что Гай почувствовал некое беспокойство. Он уже собирался прикрикнуть на этого непонятного и пугающего человека, когда в дворовом гвалте отчетливо прозвучал хрипловатый голос:

— Псам, кто охраняют вход в башню, брось кость и скажи: lapis exillis.

— Чего? — глуповато переспросил сэр Гисборн, но Лоррейн уже успел метнуться в сторону, ловко юркнул под брюхо проходившей мимо лошади и бегом устремился к распахнутым настежь воротам, толкнув кого-то по дороге и не слушая несущихся вслед возмущенных криков. — Что он сказал?

— Вот с ним всегда так: брякнет какую-нибудь ерунду и смоется, — сообщил бессовестно подслушивавший служка. — Или начнет разглагольствовать, что твой пророк. Попадется он когда-нибудь монахам и упрячут его за решетку, помяните мое слово!

— Папаша Тардье идет, — как бы невзначай проронила Изабель, пристально вглядываясь в дальний конец двора. Парень немедленно вспомнил о порученном ему неотложном деле и торопливо потрусил к дверям кухни.

— Какая башня, какие псы? — с легким удивлением спросил Мак-Лауд. — И сделайте милость, переведите эту латинскую заумь на человеческий язык!

— Lapis exillis означает «камень, упавший с неба», — растерянно сказал Франческо. — Или «камень, привезенный из изгнания» либо же «камень изгнанников». Но в таком случае больше подходит слово «скрижаль» — «Скрижаль изгнанников». Монна Изабелла, что все это означает?

— Ровным счетом ничего, — девушка пренебрежительно дернула плечом. — Этот несчастный, как я поняла, не в ладах с собственным разумом. Какой смысл искать толк в словах безумца?

Она спустилась с крыльца и пошла через вытоптанный пыльный двор к конюшне, слегка склонившись набок под тяжестью мешка, но высоко держа голову и полностью сознавая свою правоту. Троим ее спутникам ничего не оставалось, как последовать за ней, самостоятельно размышляя над загадочными словами.

Интермедия

Андронику, пятому императору, подаренному Византии буйным и неукротимым семейством Комнинов, как уже упоминалось, недавно сравнялось семьдесят лет. Срок жизни праведного, согласно Библии, исчисляется девятью десятками весен, и втайне базилевс надеялся когда-нибудь справить и свое девяностолетие.

Из семидесяти минувших лет почти сорок пять были отданы глухой, незатухающей войне с собственным двоюродным братом Мануилом. Наградой победителю стала бы сверкающая алмазами диадема правителя Империи, но Мануил оказался слишком умен и хитер, чтобы позволить предприимчивому сыну своего дяди Исаака одержать верх. Сорок пять долгих лет семейной вражды вместили все, могущее выпасть на долю человека — тюрьмы и побеги, горький хлеб и долгие дороги изгнанника, предательства и вынужденные раскаяния, победы в войнах, встречи и расставания… Разлук и поражений, если подсчитать, набиралось куда больше, но Андроник никогда не терял надежды.

Девять лет назад Мануил Комнин, всесильный император Византии, правивший сорок лет, породнившийся с занявшими берега Святой Земли франками и с ними же перессорившийся, наконец-то умер, оставив после себя малолетнего наследника Алексея и двух весьма решительных женщин, носивших одинаковое имя Мария: жену, прекрасную Марию Антиохийскую из рода франков-крестоносцев, ставшую регентшей; и дочь, Марию-кесариссу.

Еще два года ушли на заговоры и бунты против Марии-правительницы и Совета Палатия, призванного оказывать помощь базилиссе в решении государственных забот, а на деле всегда оказывавшегося на стороне того, кто оказывался сильнее или платил больше. Мария, тщетно пытаясь удержать ускользающую власть, сделала неверный ход и проиграла. Перед Андроником призывно распахнулись так долго стоявшие намертво запертыми Золотые ворота Второго Рима и поднялись бронзовые решетки неприступной Халкидии, преграждающей вход во дворец императоров.

После победы наступило время вознаграждать союзников и наказывать тех, кто не сообразил вовремя сделать правильный выбор. Несравненная Мария Антиохийская отправилась на плаху, ибо (если верить тексту приговора) налево и направо предавала ставшую ей второй родиной Византию сородичам-франкам. За ней последовали ее друзья, то ли из упрямства, то ли из глупости не пожелавшие принять руку базилевса и стать верными подданными. Алексей-наследник скончался от неведомой многоученым лекарям болезни. Загадочная и неизлечимая хворь в скором времени скосила и другую Марию, дочь Мануила. Кесарисса поддерживала все начинания Андроника, но обладала слишком настойчивым характером и могла стать опасной соперницей. Вкупе с ней к праотцам отправился ее муж, франкский рыцарь Ренье из знатной фамилии италийско-германских Монферратов.

Как позже высказался в частной беседе базилевс: «Они столько твердили, как преданы друг другу, что было просто недостойно разлучать их. Господь позаботится отвести им надлежащее место, хотя я бы затолкал эту парочку в самый жаркий уголок ада…»

Удачнее всех отделался выступавший на стороне кесариссы патриарх Константинополя Феодосий. Его просто сослали в отдаленный киликийский монастырь, дабы не мозолил глаза и не напоминал о вещах, которые требовалось как можно скорее предать забвению. Патриарх по достоинству оценил оказанную ему милость, вел себя, как положено смиренному служителю Божию, и не доставлял излишних неприятностей.

Над изумрудно-синими водами Пролива заливались сладкоголосые колокола, торжественно отмечая начало правления нового базилевса и день его свадьбы. Андроник уже был дважды женат — на ромейках из благородных семей Евдокии и Феодоре. Его браки и разводы непременно отмечались изрядными скандалами, чьи отголоски еще долго носились над Империей и королевствами франков, создавая и разрушая политические союзы, меняя людские судьбы, заставляя вновь перечерчивать карты земельных владений и делить накопленные состояния.

Третьей супругой базилевса стала Агнесса, младшая дочка короля Франции Людовика из рода Капетингов, седьмого носителя этого имени. По решению дальновидного Мануила, укреплявшего свой союз с европейцами, принцессу франков еще малышкой привезли в Константинополь, окрестили по обряду византийской церкви, дав новое имя — Анна, и обручили со столь же малолетним наследником трона Алексием. Однако Мануил умер, его сын вскоре последовал за ним. Тринадцатилетняя Агнесса-Анна, совершенно одна в чужой стране, невовремя оказалась на дороге Андроника и мгновенно вознеслась к самым вершинам власти.

Только было совсем непохоже, чтобы ее радовало это обстоятельство.

Свадьба базилевса наделала много шума. Благородные фамилии сдержанно выразили свое недовольство тем, что правитель Империи предпочел связать свою судьбу, и, следовательно, судьбу страны, с иноземкой; плебс откровенно издевался над разницей в возрастах жениха и невесты, составлявшей ровно пятьдесят лет. Даже привыкшие ко всему царедворцы недоуменно разводили руками — желание базилевса, конечно, превыше всего, однако ведь существуют некие правила приличия…

Базилиссе на днях сравнялось восемнадцать. Девочка выросла в красивую, молчаливую и порой казавшуюся угрюмой молодую женщину, безукоризненно справлявшуюся с официальными обязанностями жены императора, но никому не поверявшей своих мыслей и своих надежд. Ее единственными друзьями с большой натяжкой считали семейство Мануила, одного из многочисленных отпрысков базилевса. Анна искренне привязалась к двум маленьким сыновьям Мануила, Алексею и Давиду, но, похоже, этой дружбе грозил вот-вот наступить конец: Андроник, подозревавший всех и вся в заговоре либо измене, вряд ли сделал бы исключение даже для родного сына. Императрице же полагалось быть выше обычных человеческих пристрастий. Она не просто жена базилевса, она — символ государства, и не может иметь любимчиков. Долг перед страной превыше всего.

После очередного строгого внушения Анна перестала навещать покои младших Комнинов, целиком посвятив свое время занятиям, считавшимися подобающими сану императрицы. Шепотки за ее спиной прекратились, грозный базилевс сменил гнев на милость, однако никаких заметных изменений в характере Анны так и не произошло.